Плэйкаст «Глаза в глаза…….»

http://www.playcast.ru/view/2965002/63a3bc24d1772b0965a1dffd1af058d927e703c5pl

ЕЛЕНА НЮРЕНБЕРГ — МИХАИЛ БУЛГАКОВ(ИСТОРИЯ ЛЮБВИ)

ЕЛЕНА НЮРЕНБЕРГ — МИХАИЛ БУЛГАКОВ

Роман «Мастер и Маргарита», которым зачитываются до сих пор во многих уголках мира, был посвящён последней любви Михаила Булгакова — Елене Сергеевне Булгаковой, урождённой Нюренберг.

Любовь, буквально вспыхнувшая между ними, заставила их разрушить семьи, пренебречь условностями, страдать, расставаться и, наконец, навсегда соединить свои судьбы.

Елена Сергеевна Нюренберг родилась в 1893 году в Риге в семье школьного учителя. После окончания гимназии вместе с родителями девушка переехала в Москву, а спустя три года, в 1918 году, вышла замуж за Юрия Неёлова, сына знаменитого артиста Мамонта Дальского. Брак распался через два года. В 1920 году Елена ушла к военспецу (впоследствии — генерал-лейтенанту) Евгению Шиловскому, и в конце года они поженились.

Шиловский оказался на редкость порядочным и терпеливым мужем. Спустя год Елена родила сына. Однако прекрасные отношения, обеспеченный быт и трепетная любовь супругов не приносили молодой жене счастья. Через три года после свадьбы она писала своей сестре о Шиловском: «Он удивительный человек, таких нет… мне хорошо, спокойно, уютно. Но Женя занят почти целый день… я остаюсь одна со своими мыслями, выдумками, фантазиями, неистраченными силами… Я чувствую, что такая тихая, семейная жизнь не совсем по мне… мне хочется жизни, я не знаю, куда мне бежать… во мне просыпается моё прежнее „я“ с любовью к жизни, к шуму, к людям, к встречам». Но проходили годы, а в жизни супругов ничего не менялось. Евгений работал, а Елена, оставаясь одна, всё чаще терзалась сомнениями. Ей шёл уже тридцать шестой год.

Солнечный день 28 февраля 1929 года перевернул её судьбу. Именно тогда она познакомилась с Михаилом Булгаковым, за плечами которого уже была целая жизнь. Родившись в Киеве и окончив медицинский факультет Киевского университета, Михаил Булгаков работал врачом, а в 1921 году в возрасте тридцати лет переехал в Москву, где занялся литературной деятельностью. Он был человеком интеллигентным, мужественным и целеустремлённым. Таким его увидела и Елена Сергеевна Шиловская, супруга комбрига Шиловского.

Булгаков был уже женат. Его вторая жена, Белозерская Любовь Евгеньевна, с которой он стал жить с 1924 года, не только заботилась о супруге, но и помогала ему в работе. Однако, как вспоминал намного позже писатель, «любил я лишь единственную женщину, Елену Нюренберг».

Их встреча состоялась на квартире художников Моисеенко, и спустя сорок лет Елена вспоминала: «…Когда я встретила Булгакова случайно в одном доме, я поняла, что это моя судьба, несмотря на всё, несмотря на безумно трудную трагедию разрыва… мы встретились и были рядом. Это была быстрая, необычайно быстрая, во всяком случае, с моей стороны, любовь на всю жизнь».

Потом были долгие дни сомнений. Елена не могла уйти от мужа и двоих любимых сыновей. Она страдала, мучилась и, в конце концов, решила не встречаться с писателем. Разлука продолжалась долгих двадцать месяцев. За это время она ни разу не вышла на улицу одна, не брала писем, которые передавал ей через знакомых Булгаков, не желала разговаривать с ним по телефону. «Очевидно, всё-таки это была судьба, — вспоминала намного позднее Елена Нюренберг, — потому что когда я первый раз вышла на улицу, то встретила его, и первой фразой, которую он сказал, было: „Я не могу без тебя жить“. И я ответила: „И я тоже“. И мы решили соединиться, несмотря ни на что».

В феврале 1931 года о любовном романе супруги узнал Шиловский. Между оскорблённым мужем и влюблённым писателем состоялось бурное объяснение. Угрожая пистолетом, комбриг требовал от Булгакова оставить его жену, а Елене заявил, что в случае развода сыновей ей не отдаст.

Она была вынуждена вернуться к мужу и забыть возлюбленного. Однако спустя полтора года, она снова встретила Булгакова. В тот же день они решили окончательно связать свои судьбы и пожениться. Тогда Елена объясняла родителям: «Полтора года разлуки мне доказали ясно, что только с ним жизнь моя получит смысл».

Спустя несколько дней Булгаков писал Шиловскому: «Дорогой Евгений Александрович, я виделся с Еленой Сергеевной по её вызову, и мы объяснились с нею. Мы любим друг друга так же, как любили раньше. И мы хотим пожениться».

На этот раз Евгений Шиловский препятствовать влюблённым не стал. Через месяц он подписал бумаги о расторжении брака с супругой и пожелал остаться с ней добрыми друзьями. Благородный и интеллигентный, он и после развода желал оправдать «любимую Люсю» и писал своим родителям: «Мне хочется, чтобы Вы правильно поняли то, что произошло. Я ни в чём не обвиняю Елену Сергеевну и считаю, что она поступила правильно и честно. Наш брак, столь счастливый в прошлом, пришёл к своему естественному концу. Мы исчерпали друг друга… Раз у Люси родилось серьёзное и глубокое чувство к другому человеку, она поступила правильно, что не пожертвовала им… Я бесконечно благодарен ей за то огромное счастье и радость жизни, которые она мне дала в своё время…»

3 октября брак Елены с Евгением был расторгнут. В тот же день состоялся развод и Булгакова с Белозерской. А 4 октября 1932 года был зарегистрирован союз влюблённых — Мастера и Маргариты. «Я пошла на всё это, потому что без Булгакова для меня не было ни смысла жизни, ни оправдания её», — пыталась объяснить свои чувства Елена.

Старший её сын оставался с отцом, а младший, Сергей, вместе с матерью уходил в новую семью. Шиловский долгое время помогал жене и младшему сыну, но с Михаилом Булгаковым предпочёл больше никогда не встречаться.

В начале сентября 1936 года писатель закончил свой самый известный роман «Мастер и Маргарита». Прообразом главной героини стала любимая Елена, с которой Булгакову было суждено прожить восемь лет.

Елена Сергеевна Нюренберг, ставшая Булгаковой, не желала для себя большего счастья. Она полностью посвятила себя новому супругу и выполнила обещание, данное ею ещё в начале 1930-х годов. Тогда писатель попросил её: «Дай мне слово, что умирать я буду у тебя на руках».

В конце 1939 года здоровье писателя ухудшалось. Мучившие долгие годы сильнейшие головные боли дали о себе знать: он практически потерял зрение и еле различал солнечный свет. В начале зимы Булгаков отправился в санаторий «Барвиха», но и там ему не стало лучше. 10 марта 1940 года Михаил Афанасьевич умер.

Для Елены Сергеевны начались трудные времена. Она продавала вещи, занималась переводами и перепечаткой рукописных текстов на машинке, чтобы как-то заработать себе на жизнь. Лишь в послевоенные годы, издавая рукописи писателя, его любимая муза смогла получить неплохие гонорары. Она пережила супруга на долгих тридцать лет. Скончалась Булгакова в возрасте семидесяти шести лет 18 июля 1970 года. Её похоронили на Новодевичьем кладбище, рядом с любимым Мастером.

Серж Александр Ставиский: аферист века и Арлетт Симон(ИСТОРИЯ ЛЮБВИ)

Серж Александр Ставиский: аферист века

 и

Его холеное красивое лицо слов­но окаменело. Похоже, это ко­нец… Развязка. В деле замешаны миллионы и очень большие лю­ди… Они его не пощадят. Черт подери, ведь он выпутывался и из худших передряг! Разбить окно, от­стреливаясь, выскочить на задний двор, добежать до ближайшего леса, а там — на поезд и в Орли, оттуда — до ближайшего

аэропорта, и прощай, Франция! Прихва­тить Арлетт, уехать в Патагонию или Пу­эрто-Рико, открыть французский ресто­ран. Или магазин готового платья «Па­рижский шик». Или жить на то, что Ар­летт заработает своей красотой. Прости, любимая, за эти идиотские мысли…

Пройдет всего пара дней, и все газеты Франции взорвутся броскими заголов­ками: «Раскрыта афера века! Ущерб —

пятьсот миллионов франков! Нити ведут в правительство!»

Пока же Саша Ставиский напряженно вслушивался в шум за дверью. Стук, скрип отодвигаемой мебели, шаги на первом этаже: жандармы уже в доме. Чтобы добраться до спальни, им понадо­ бится не более десяти минут. Все замед­лилось, как во сне, как в детстве, когда Саше показывали фокусы, а он не мог от­вести взгляд от черной шляпы, на его глазах становившейся красной. Стук, шорох, голоса: «Месье Ставиский!» А он лежал на кровати, сжимая в руках револьвер, и думал обо всех историях, из которых сумел выкрутиться. Ставиский вспоминал их одну за другой, словно призывая бога всех мошенников, аван­тюристов и шулеров смилостивиться и на этот раз.

…— Послушай, Саша, — голос деда зву­чал хрипло и значительно. — Запомни одно: в этой жизни ты должен быть на­глым. Наглым и быстрым. Понял? Иначе тебе не выжить. Особенно здесь, во Франции. Тут не Киев. Нет, можешь, ко­нечно, жить, как мой сын… Ужасно скуч­но — зато, возможно, ты доживешь до старости и умрешь от рака или от апоп­лексического удара. Но отец не даст тебе и лишнего франка — я его знаю, уж по­верь, — и ты будешь в поте лица зараба­тывать на хлеб. А как же женщины? Скач­ки? Казино? Ужины в «Савое»? Я успел ух­ватить кусок этого пирога — а ты, внучек, должен слопать его целиком. Доверься мне. У тебя есть талант.

Саша сидит у огня и довольно щурит­ся — дом Стависких мал, но чтобы его обогреть, требуется немало дров, и ка­мин топят через день. Отец придет поз­же, у него опять сверхурочные пациен­ты: Ставиский-старший слывет в Пари­же неплохим дантистом, в приемной у него всегда толпятся люди, и им не важ­но, кто их лечит — почтенный француз­ский доктор или бежавший от погромов киевский еврей. Он демпинговая, удач­но превращал золотой лом в зубные ко­ронки — зато теперь у него есть собст­венный дом, где Саша может общаться с дедом сколько пожелает. В доме есть ме­сто для самодельной парты, за которой можно спокойно учить уроки, — потому что Саше тоже суждено стать врачом. А если не врачом, то юристом. Юристы и дантисты нужны всегда. Дантист — это даже надежнее.

Ставиский напряженно вслушивался в шум за дверью, Стук, скрип отодвигаемой мебели, шаги на первом этаже: жандармы уже в доме. Все замедлилось, как во сне, как в детстве

Но вот только зря он оставил его на­едине с дедом. Потому что дед — бывший иллюзионист, бывший импресарио, бывший чечеточник и бывший шулер — всерьез вознамерился дать внуку «насто­ящее» образование. То образование, ко­торое получают не в школах, а на част­ных квартирах, в бильярдных, в тракти­рах и тесных компаниях; образование, позволяющее изымать у дураков деньги и перекладывать их в собственный кар­ман. Да так, чтобы дураки сами станови­лись в очередь и просили принять их ценности в дар. Зачем просить милосты­ню, если рядом течет золотая река? Это по меньшей мере неразумно.

Много позже, снимая целый этаж в гостинице «Кларидж», проигрывая мил­лионы в баккара, обедая с Мистингетт и Морисом Шевалье, выпивая с Максом Линдером, читая статьи о себе в главных французских газетах и, наконец, лежа на кровати с револьвером в руке, Саша зада­вал себе один и тот же вопрос: «А если бы я послушал папу?» Тогда он не нажил бы миллионов, не обедал с министрами, не скупал бы газеты, не открыл собствен­ный театр — но, с другой стороны, не вы­нужден был бы подкупать чиновников и трястись от мысли, что в свежей Paris Soir напечатают о нем кое-что такое, чего пе­чатать не следует. И не чувствовал бы на каждом шагу этот пряный тухловатый за­пах предательства, навсегда забыл, как выглядят министр внутренних дел и на

Дед Саши, бывший иллюзионист, бывший импресарио, бывший чечеточник и бывший шулер, всерьез решил дать внуку «настоящее» образование, позволяющее изымать у дураков деньги

чальник судебной полиции, и что любит племянник министра, и отчего изжога у прокурора Биаррица… Вместо этого был бы зубоврачебный кабинет. Или кабинет нотариуса. Или адвокатская контора. Или, скорее всего, ювелирный магазин все в том же Биаррице: на нем костюм в строгую полоску, в петлице — роза, бо­тинки начищены, он продает бриллиан­товые колье важным дамам. Возможно, даже спит с ними — женщины всегда его любили, любят и поныне, прогуливается по набережной. Перед сном — стаканчик перно, партия в трик-трак с соседями…

Нет, все это маловероятно. Саше необ­ходим азарт. Скорость. Ему хотелось еже­часно ловить за хвост удачу — всегда, с

самого детства. Лет в пятнадцать он печа­тал фальшивые визитные карточки с чу­жой фамилией: Альбер Фармон, журна­лист — и заявлялся в кассы любимых теа­тров, требуя контрамарок «Вы сын месье Фармона? Пожалуйте!» — расплывались в улыбке администраторы: Шарль Фармон издавал «Театральный вестник», от его рецензий зависел успех или неуспех спе­ктаклей, и маленький сорванец получал лучшие места — всюду, даже в «Комеди Франсез». Никакого сына у Фармона и не было.

Дедушка называл этот жанр «мошен­ник на доверии»: ведь Саша никого не об­манывал, не выдавал себя за другого. Он не воровал, не мокрушничал, его коньком была легкая и непритязательная иг­ра, простые, а затем сложные схемы, тор­говля лицом: фактически лицедейство. Только наградой были не аплодисменты публики, а тысячи, сотни тысяч, а пос­ле — миллионы франков.

Впрочем, нет, было и воровство — этот случай до сих пор жег Сашино сердце. И стащил-то всего ничего: не­сколько сот граммов золота — но ста­щил из лаборатории отца. И тот, пой­мав отпрыска с поличным, вымолвил дрожащим голосом: «Если ты еще раз опорочишь наше имя, я покончу с со­бой». Отец сдержал слово. Когда в 1925 году Саша Ставиский попал за решетку за махинации с векселями, в кабинете доктора раздался выстрел, и Саша остался один-одинешенек. Мать давно упокоилась где-то под Гродно, а отец и дедушка лежали теперь в одной могиле. Один умер от неумеренного потребле­ния дешевого коньяка и мерзких сига­рет «Гасконь», другой покончил с собой от стыда.

В тюрьму Саша попал, слава богу, не прыщавым недорослем. Случись это в юности, он устрашился бы местных по­рядков и вышел бы оттуда честным и бедным юношей, который потом пол­жизни проработал бы на мыловаренном заводе. На таком заводе он успел потру­диться в неполные двадцать и навсегда приобрел аллергию на мыло. После это­го он предпочитал протирать руки оде­колоном, лучше — дорогим. В «империи Александра», как ее называли в прессе, об этом знали все — и горничным в «Кларидже», где он жил, строго-настрого бы­ло наказано следить за тем, чтобы в его покоях мыла не было.

А «империя» и вправду создалась из­рядная. Сначала это был прогорающий театр под скромным названием «Импе­рия», который под началом Ставиского преуспел. Затем к нему добавилась пара ночных клубов. После этого — целая сеть фирм, компаний и агентств. И не­сколько влиятельных парижских газет — купленных тайно, через подставных лиц. Саша не хотел скупать газеты, у не­го и в мыслях не было становиться га­зетным магнатом, но это оказалось са­мым простым способом заткнуть газет­чикам рот. Иногда проще купить с по­трохами одного журналиста, иногда — целый отдел, реже — главного редакто

В тюрьму Саша попал, слава богу не прыщавым недорослем. Случись это в юности, он устрашился бы местных порядков, вышел оттуда честным бедным юношей и полжизни работал на заводе

ра. Но бывали времена, когда покупка целой газеты стоила дешевле, чем ущерб, который могла нанести одна- единственная ее статья.

На сцене «Империи» ставились воде­вили и юмористические пьесы, за сце­ной же проворачивались дела поважнее. Бизнесменов здесь знакомили с актриса­ми, банкиры из Швейцарии заключали сделки с политиками, которым надо бы­ло спрятать предвыборные фонды. Сидя в своем громадном кабинете, Ставиский раздавал пакеты с франками: пятнадцать тысяч, двадцать тысяч, тридцать тысяч — в газеты, в полицию, человеку из Каби­нета министров. Он много тратил, но за­рабатывал еще больше. Ему просто тре­бовалось прикрытие — ведь без этого в его деле нельзя.

Взять хотя бы аферу с деревянными хо­лодильниками: это было гениальное изо­бретение для стран Северной Африки — сделанный из дерева холодильник, для ко­торого не нужно электричество. Куча за­казов, «настоящий» патент (сработанный одним мастером в Марэ на заднем дворе еврейской булочной), мощная презента­ция, роскошный обед для клиентов в рес­торане «Максим» — все как надо. В совете директоров фирмы Phebor сидели уважа­емые люди, взять хотя бы генерала, вете­рана Первой мировой, — таким кто угод­но поверит. Единственная деталь: холо­дильник не холодил. Совсем. Абсолютно. Но кому какое дело? Когда это выясни­лось, деньги были уже получены, фирма, которой они были заплачены, раствори­лась, заказчики остались с бесполезными кусками дерева. А уважаемые люди, тот же генерал, — что ж, оказалось, что они не очень разбираются в холодильниках. «Нам показали патент, как и вам, господа. А что вы хотели — чтобы мы полезли в ме­ханизм? Да, вышло неудачно…»

Ставиский придумал фирму, занимав­шуюся «земельным девелопментом» — проще говоря, впаривавшую простофи­лям несуществующие земельные участ­ки. Когда в Париже взлетели цены на жи­лье, он создал маклерскую сеть, которая умудрялась сдать одну и ту же квартиру десяти парижанам сразу.

Он покупал и перепродавал, интриго­вал и выменивал, но больше всего ценил тихие истории, где не было никаких хо­лодильников, ничего — только шурша­щие ценные бумаги, меняющие владель­цев: боны, векселя, облигации. В про­хладных комнатах инвестиционных компаний, в обитых деревянными пане­лями приемных страховых контор Ста­виский чувствовал себя как дома: обли­гации меняли владельцев, а чужие фран­ки становились его франками.

Но, видит бог, это получилось не сразу. Юному Саше пришлось постараться, что­бы добиться всего, чем он владел. Много­му его научила женщина: ей было трид­цать, ему — семнадцать, она оказалась женой директора налогового департа­мента, он прожил с ней два года, получив бесценный опыт и кое-какую сумму ас­сигнациями. Нет, он пытался быть чест­ным, но запах мыла быстро отвратил его от этого глупого намерения. Он неплохо пел и одно время подрабатывал в кафе­шантанах, исполняя сентиментальные песенки: дамы были без ума, но гонора­ров явно не хватало, чтобы достойно уго­стить тех же дам. Он был молод, крепок и неплохо сложен и пытался подработать вышибалой — но сломанная рука и рас­сеченная бровь показались ему слишком высокой платой за опыт. Впрочем, опыта он поднабрался немало — и вскоре Красавчик Саша стал держателем небольшо­го подпольного казино.

Это было весело. Даже очень. Поли­ция обычно соглашалась закрыть на все

Саша Ставиский был молод, крепок, неплохо сложен и пытался подработать вышибалой — но сломанная рука и рассеченная бровь показались ему слишком высокой платой за опыт

глаза за довольно скромные суммы, вну­три веселились господа не самого пос­леднего пошиба, и Морис Шевалье на па­ру со своим вечным соперником Жаном Габеном, который тогда еще не актерст­

вовал, а пел в «Мулен Руж», спускали в баккара и покер сотню за сотней. Но в какой-то момент Саша обнаружил, что на его скромное казино зарятся две про­тивоборствующие преступные группи-

ровки, и, решив, что двум псам ничего не стоит справиться с кроликом, предпочел уйти с высоко поднятой головой (и от­личными отступными в придачу).

Его влекли финансы. Выстроить сложную схему, такую же, как в покере — перехватить кредит, заплатить им за дру­гой, параллельно взять третий, поболь­ше, получить дивиденды и оплатить ими четвертый, заодно подсунуть пару фаль­шивых бумаг, — в этом водовороте Кра­савчик Саша разбирался как никто.

Но вскоре Красавчика Саши не стало…

Точнее, он остался — в полицейских сводках, в деле, которое вскоре уберут подальше в архивы министерства внут­ренних дел: Красавчик Саша — он же Алекс, он же Жан Саша, он же Дуази де Монти, он же Виктор Буатель — значился там как информатор, согласившийся со­трудничать в обмен на послабление в его деле. Дело и вправду было серьезное: не та невинная проделка с фиктивной фаб­рикой, якобы производившей «непре­взойденное консоме Делапрэ», чтобы вскоре лопнуть, набрав заказов и аван­сов. К тому же Сашу уже дважды ловили, и он дважды бежал: в первый раз — с поез­да Лион-Париж, подпоив конвоиров ка- ким-то зельем. А во второй — освободив­шись от наручников и выскочив из окна мчавшегося на полном ходу экспресса.

Нет, тут можно было загреметь надол­го: поддельные ценные бумаги государ­ственного казначейства на миллион франков плюс биржевые махинации в особо крупных размерах! Семнадцать месяцев в тюрьме «Санте» в ожидании расследования — и Саша Ставиский вы-

ходит на свободу. Повод — перенос рас­смотрения дел на неопределенный срок. Причина — тяжелое физическое состоя­ние подследственного. Реальная причи­на—у судьи обнаружился проиграв­

На процессе по делу «аферы Ставиского» были допрошены уважаемые люди. Барон Рауль де Мони. Певица Мистингетт. Министр образования. Следователь по особо важным поручениям

шийся брат, которому срочно требова­лись деньги, у друзей Саши нашелся под­ход к этому брату.

Дело откладывалось и откладыва­лось — с 1925-го по 1933-й, — девятнад­цать раз подряд, а он уже стал совсем другим человеком. Его звали не Сашей и уж точно не Красавчиком. В городе объ­явился Серж Александр Ставиский. Он был русским дворянином с примесью французской крови, знался с импера­торской фамилией, бежал от большеви­ков. В 1925-м ему исполнилось сорок. Он одевался куртуазнейшим образом. Оста­навливался только в самых дорогих гос­тиницах. В его петлице всегда благоуха­ла свежая роза или хризантема. Он был обаятелен, остроумен, щедр и знал, как доставить удовольствие друзьям и смяг­чить ярость недругов.

…На процессе по делу «аферы Стави­ского» были допрошены уважаемые лю­ди. Барон Рауль де Мони. Певица Мистингетт. Министр образования. Следо­ватель по особо важным поручениям. Главные редакторы, завсегдатаи престижных закрытых клубов. Всем им за­давали один и тот же вопрос: «Знали ли вы, что Ставиский — мошенник? Что на его счету три ареста? Что дело на него так и не было закрыто? Что он не фран­цуз, а еврей из города Киева?» И допра­шиваемые, все как один, вспыхивали от возмущения:

—  Что вы говорите!

—      Ничего такого нам и в голову не приходило.

—       Он настоящий джентльмен. Ари­стократ. Это видно, это нельзя подделать.

—       Дворянское образование. Бонны, гувернантки, отцовская библиотека, ча­стные преподаватели. Он иногда упоми-

нал все это — но мог бы и не упоминать: ему все верили!

Да и, в конце концов! Позвольте… Он ведь знаком с принцем Уэльским и даже представлял ему своих друзей! Ужинал с министрами! Ротшильд продал ему своих лучших скакунов, и Ставиский наблюдал за тем, как они побеждают на скачках в Лонг-Шамп. Его видели в ложе «Комеди Франсез» — его собственной ложе — с ше­фом парижской полиции Жаном Шьяп- пом. Если уж такие люди… Почему мы должны были ему не верить?! Он тратил деньги как принц — буквально швырялся ими. Все видели, как он проигрывал мил­лионы в Ницце, в Биаррице, в Монтре.

И, кроме того, его жена… Разве может быть у обычного мошенника такая жен­щина?! В парижском светском обществе не было цветка ярче Арлетг!

Его Арлетт и впрямь была восхити­тельной. Он встретил ее на показе Дома Шанель — Арлетт Симон подрабатывала там моделью. Встретил — и был сражен.

Она сдалась не сразу — но все же сдалась. Любимая модель Коко Шанель стала любимой женщиной Александра и родила ему двоих детей. Он знал: что бы ни случилось, Арлетт всегда будет ему верна

Арлетт могла бы дать фору всем попу­лярным актрисам: выразительные глаза, сногсшибательная фигура. Серж при­нялся ухаживать в ту же секунду, как уви­дел ее на подиуме: вернувшись в гримерку, Арлетт обнаружила, что армия курье­ров вносит громадные букеты лилий. Ко­гда гримерка заполнилась цветами до отказа, а Арлетт взмолилась о пощаде, последний курьер с поклоном вручил ей

визитку — только имя и предложение отужинать в одном чопорном и очень дорогом ресторане.

Она сдалась не сразу — но все же сда­лась. Любимая модель Коко Шанель ста­ла любимой женщиной Сержа Атександра и родила ему двоих детей. За ней уха­живали многие, и она, кажется, раздава­ла авансы направо и налево, но Серж был не против. Глаза глупцов зальет похоть, и они ничего не заметят. Он отлично чувствовал людей и знал: что бы ни случилось, Арлетт всегда будет верна только ему. Все предадут — а она нет. Хотя бы в этом он не ошибся.

…В дверь уже ломились жандармы, а Серж все размышлял: где роковой про­счет? Ведь на этот раз схема была почти : идеальной!

Все закрутилось вокруг филиала Credit Municipal. Эту сеть бюро организовал еще Людовик XVI. Его величеству хотелось иметь такие конторы, где французы мог­ли бы без треволнений занять деньги. В них работали ростовщики — но почтенные, государственные, не дерущие втридорога. Проценты были почти нулевыми. Уезжая на лето, богатые люди часто сдава­ли туда фамильное серебро — это было самым дешевым способом сдать на хра­нение дорогие вещи. Под августейшим покровительством Наполеона сеть Credit Municipal процветала. Франция гордилась ими. Репутация у них была превосходная. И — что особенно прият­но — открыть их мог любой желающий.

Этим Серж и воспользовался. В ма­леньком городке Байонна близ испан­ской границы он открыл филиал Credit Municipal. Посадил туда подходящего че­ловека — трясущегося от алчности тол­стяка по имени Густав Тиссье. Сдал в его контору бриллианты — якобы наследст­во германской императорской семьи. И выпустил под это обеспечение невидан­ное число облигаций.

Бриллианты были фальшивыми, но об этом никто не подозревал, и облига­ции Credit Municipal расходились пре­красно. Их начали скупать государствен­ные страховые компании: тем, кто сом­невался, Ставиский показывал письмо министра труда — там говорилось, что в Credit Municipal можно и нужно вклады­ваться. Позже, когда министра потащи­ли на суд, он уверял, что письмо было су­

Еще ничего не потеряно! Он ведь всем платит — мэру Байонны, шефу полиции и еще этому извращенцу Валиберу из Кабинета министров, который так любит, чтобы его секли розгами

губо формальным. Все же знают, что Credit Municipal — самая надежная кон­тора во Франции!

Все вскрылось из-за глупости. Или из- за жадности? Надо было погашать оче­редной заем, и у Сержа не хватило денег. Еще дней пять — и на его счета пришел бы миллион фунтов стерлингов: один международный авантюрист вздумал профинансировать революцию в Испа­нии и выбрал Сержа в посредники. Этот миллион мог бы его спасти. Он потра­тил слишком много: на подарки Арлетт, на «Империю», на вечные праздники, ужины на двести человек, на скачки и баккара…

Но еще не поздно! Еще ничего не по­теряно! Он ведь всем платит — мэру Бай­онны, шефу полиции, начальнику жан­дармов и еще этому извращенцу Вали- беру из Кабинета министров, который так любит, чтобы его секли розгами мо­лоденькие танцовщицы… Саша профи­нансировал предвыборную кампанию, втащил его за уши в правительство — и теперь тот ему должен! Валибер спрятал его в этом альпийском шале, и надо только переждать, когда на пароходах и границах перестанут искать месье Ста­виского. Толстяка Тиссье посадят, най­дут еще пару козлов отпущения, а он за­ткнет деньгами все рты. Так бывало и раньше. Когда он бился в баккара с ис­панским принцем и выиграл два милли­она, а потом в казино под их столом нашли колоду меченых карт — разве он не замял дело? Позже сделал депутатом Французской Гвианы своего дружка Жа­на Гальмона и они собирались купить у американцев ружья, устроить в Гвиане переворот и стать там царьками. Это по­пало в печать, и ему пришлось купить

Весть о самоубийстве Сержа Александра Ставиского разнеслась по всей Франции. «Его убили, чтобы он ничего не рассказал!» — кричали газеты. «Коррупция! Продажные твари!» — отвечала улица

пару газет, заткнуть кое-кому рты — но он справился. А когда Гальмон стал слишком заглядываться на Арлетт, при­шлось его отравить. Он провернул это дело, теперь тоже все будет в порядке! Жандармы шумят для вида. С Сержем Александром следует обращаться веж­ливо, если будет надо — он все расска­жет, и мало никому не покажется. Он всех купит и всех продаст, всем еще по­кажет…

— Валибер сказал — живым не брать, — услышал он тихий голос за дверью.

Раздался выстрел — и обитатели Ша­мони вздрогнули. Сначала отряд жан­дармов, теперь стрельба… Куда катится мир? Так недалеко и до новых беспоряд­ков! Впрочем, надо будет почитать завт­рашние газеты — в них наверняка все на­пишут.

…Весть о самоубийстве Сержа Алек­сандра Ставиского 8 января 1934 года разнеслась по всей Франции. Оказалось, что обманутых — полстраны. Что обли­гаций было выпущено на пятьсот мил­лионов франков. «Его убили, чтобы он ничего не рассказал!» — кричали газет­ы:

Газеты вспомнили и про шефа поли­ции… Раскопали связь Ставиского с чле­нами Кабинета министров и прочими влиятельными лицами… В Париже нача­лись волнения. Демонстрации следовали одна за другой. Манифестанты поджига­ли полицейские участки и пытались уст­роить погромы еврейских магазинов в Марэ. Президент выступил с обращением к нации — не помогло. Сняли шефа поли­ции — но стало только хуже: 6 февраля в Париже начался бунт. Толпы стягивались к парламенте На мосту через Сену завяза­лись бои. Президент ввел войска. Запахло гражданской войной. К утру все было кончено: десятки убитых, две тысячи ра­неных — и объявление о том, что Третья республика устояла, а скомпрометиро­ванное правительство уходит в отставку.

Расследование «аферы Ставиского» длилось почти год — и все это время оно сопровождалось самоубийствами: нахо­дились расписки, чеки, письма — преду­смотрительный Серж оставил чертову кучу документов! Замминистра сельско­го хозяйства перерезал себе горло (на­шли расписку в получении денег от Сер­жа). Главный парижский торговец дра­гоценностями отравился. Юрист Стави­ского прыгнул в Сену, был выловлен мо­

Услышь Серж о беспорядках, о процессе и о том, что имя сына скромного дантиста из Киева едва не привело к новой французской революции, он был бы очень доволен

ряками, вырвался, прыгнул снова — и на сей раз утонул. Государственный обви­нитель выпил яд. Один из свидетелей об­винения вскрыл себе вены. К тому же при загадочных обстоятельствах был убит судья Альберт Принс, один из глав­ных действующих лиц процесса; все его документы были похищены.

Двадцать обвиняемых, пятьдесят ад­вокатов, двести пятьдесят свидетелей — суд, казалось, будет длиться бесконечно. «У Ставиского было удостоверение ко­миссара полиции, — объясняли поли­цейские. — Как такого арестуешь? Нам велели его не трогать». «Связи на самом верху», — говорил комиссар Банье. «Я тут ни при чем — ничего не знала!» — рыда­ла Арлетт.

Пока шел процесс, газета Paris Soir на­няла команду лучших в мире детективов с заданием — самим расследовать дело Ставиского! Среди них были бывший глава Скотланд-Ярда, самый знахмени- тый констебль Британии, писатель Жорж Сименон и, наконец, сэр Бэзил Томпсон — бывший глава спецотдела британской Секретной службы, собст­венноручно распутавший дело Мата Ха­ри. Обнаружили они лишь скрываемый ото всех фотодокумент: Серж Александр, лежащий на полу альпийского шале с простреленной головой. Не требовалось особенных дедуктивных усилий, чтобы увидеть: пистолет зажат в левой руке, а дырка — в правом виске; на виске нет ожога от пороха, какой бывает при выст­реле в упор; были и другие мелкие не­стыковки… Но к главному редактору Paris Soir пришли аккуратные люди в черном и показали ему пару документов, из которых следовало, что он недопла­тил налогов примерно лет на пятьдесят строгого режима. Они посоветовали ему распустить детективов и навсегда забыть об этой истории — он подумал и не стал спорить.

Сел мэр Байонны. Сел Тиссье. Сел ди­ректор театра «Империя». Сел следова­тель Банье. Сел главный редактор газеты La Volonte. Заодно сел генерал, которого Серж использовал в давних махинациях с холодильниками. Затем села Арлетт.

Впрочем, суд оказался гуманным: мать двоих детей выпустили через сем­надцать месяцев. Арлетт Ставиская не­медленно покинула пределы Франции, пыталась устроиться на Бродвее, потом скоропалительно вышла замуж за аме­риканского офицера и улетела с ним в Пуэрто-Рико. Туда, куда они так долго со­бирались с Сержем…

Он не стал бы на нее обижаться. Ус­лышь Серж о беспорядках, о процессе и о том, что имя сына скромного дантиста из Киева едва не привело к новой фран­цузской революции, прочитай он статьи и книги о себе, узнай о трех фильмах про «афериста века» Ставиского — он был бы очень, очень доволен.

Он был тщеславен, Серж Александр Ставиский. Или просто Красавчик Саша. Такого, пусть даже посмертного триум­фа ему было бы вполне достаточно.

ОЛЬГА ИВИНСКАЯ — БОРИС ПАСТЕРНАК(ИСТОРИЯ ЛЮБВИ).

ОЛЬГА ИВИНСКАЯ — БОРИС ПАСТЕРНАК

Выдающийся поэт, почти лауреат Нобелевской премии, которую Борису Пастернаку дали за роман «Доктор Живаго», был во многом обязан женщине, вошедшей в его жизнь так стремительно и внезапно, чтобы остаться там до последних дней, а после смерти любимого испытать мучительные трудности и лишения.

Борис Леонидович Пастернак родился в Москве 29 января (10 февраля) 1890 года в семье художника и пианистки. В их доме собирались известные люди: художники, музыканты, литераторы, и с детства Борис был знаком с самыми известными людьми искусства в России. Он сам неплохо музицировал и рисовал. В восемнадцать лет Пастернак поступил на юридический факультет Московского императорского университета, а спустя год был переведён на историко-филологический факультет. Юноша пожелал стать философом. Через несколько лет, на собранные заботливой матерью деньги, молодой человек отправился в Германию, чтобы прослушать лекции у знаменитого немецкого философа. Но там, окончательно разочаровавшись в этой науке, на оставшиеся деньги он отправился в Италию, а в Москву начинающий поэт вернулся с настойчивым желанием посвятить себя литературе и поэзии. Его поиски себя с тех пор были закончены.

«У него было смуглое, печальное, выразительное, очень породистое лицо… — вспоминал Пастернака тех лет его современник Исайя Берлин, — говорил он медленно, негромким тенором, с постоянным — не то гуденьем, не то вибрированьем, которое люди при встрече с ним отмечали».

Женщины его боготворили. Пастернак был с ними терпелив, нежен и заботлив. «Руки Пастернака — их невозможно забыть. Вся полнота его чувств, всё состояние души оживали в их движениях, воплощались в них», — рассказывала одна из его знакомых.

Первая супруга писателя, художница Евгения Владимировна Лурье, прожила с ним семь лет. Однако брак был разрушен из-за страстной влюблённости Бориса Леонидовича в Зинаиду Николаевну Нейгауз, с которой он познакомился в 1929 году. Несмотря на то что бурный роман литератора обсуждался его друзьями и они всячески отговаривали Пастернака от развода, поэт уехал с Зинаидой на Кавказ, где влюблённые провели незабываемые в их жизни недели. А спустя полгода поэт ушёл от Лурье, оформив с ней официальный развод, и женился на Зинаиде Николаевне. Прошло шестнадцать лет, когда в жизнь писателя вошла Ольга Всеволодовна Ивинская.

Они встретились в послевоенном 1946 году. Ивинской в то время исполнилось тридцать четыре года, она была вдовой и воспитывала двух детей: дочь от первого мужа и маленького сына от последнего супруга. Ольга работала в журнале «Новый мир» в отделе начинающих писателей. И когда в редакцию пришёл Борис Пастернак, они неожиданно для самих себя вдруг разговорились. Тогда поэт признался новой знакомой, что решил написать роман. Позже он рассказывал об Ивинской: «Она — олицетворение жизнерадостности и самопожертвования. По ней незаметно, что она в жизни перенесла… Она посвящена в мою духовную жизнь и во все мои писательские дела…» Пастернак вспоминал, что образ Лары в его романе родился благодаря Ольге, её внутренней красоте, удивительной доброте и странной таинственности.

Работа над романом началась, и Пастернак стал чаще заглядывать к опытному редактору. Сначала их отношения носили лишь дружеский характер, позже возникли более глубокие чувства. Однако поэт не мог уйти из семьи, бросить жену, которую он всё ещё любил. С другой стороны, лишённая романтики и утончённости Зинаида Николаевна была так не похожа на Ольгу — нежную, мечтательную и женственную.

Несколько раз влюблённые пытались расстаться, но не проходило и недели, как Пастернак, обвиняя себя в слабости, опять шёл к любимой. Долго скрывать страстную связь любовники не могли. Вскоре об их романе узнали друзья и коллеги, а Пастернак отрицать своих отношений с возлюбленной не стал. Подруга Ивинской вспоминала, что поэт становился перед Ольгой Всеволодовной на колени прямо на улице, и когда та, смущаясь, просила его прекратить такие выходки, Пастернак, шутя, говорил: «А пусть думают, что это киносъёмка». Он никогда не стеснялся своих чувств, не боялся выглядеть смешным, нелепым или слабым.

Близкие поэта обрушили на Ивинскую бурю негодования. Они обвиняли её в коварстве и подлости, заставляли расстаться с Пастернаком, требовали от него прекратить порочную связь. А Пастернак признавался одной из знакомых: «Я весь, и душа моя, и любовь, и моё творчество, всё принадлежит Олюше, а Зине, жене, остаётся один декорум, но пусть он ей остаётся, что-то должно остаться, я ей так обязан».

Его отношения с Ивинской всё-таки прекратились, когда осенью 1949 года её неожиданно арестовали. Женщине предъявили обвинение в том, что она якобы хотела убежать вместе с Пастернаком за границу и предпринимала для этого побега определённые меры. От неё требовали признать, что в переводах её любовника, которыми он занимался в то время, прослеживается «политическая неблагонадёжность» и клевета на советскую действительность. Несколько месяцев возлюбленная писателя провела в холодной и сырой камере, где её ежедневно подвергали пыткам, чтобы выбить признание.

Несмотря на то что женщина ждала ребёнка (Ивинская была беременна от Пастернака), её не жалели и обращались с чудовищной жестокостью. Так, после очередного допроса, Ольга Всеволодовна потеряла ребёнка.

Следствие закончилось, и её отправили в лагерь. Поэт тщетно ходил по инстанциям и просил выпустить возлюбленную из тюрьмы. Единственное, чем он смог помочь Ольге, это то, что долгих четыре года заботился о её детях и постоянно помогал им материально.

Ивинская вышла на свободу в 1953 году и опять вернулась к Пастернаку. К этому времени он перенёс инфаркт и, казалось, постарел на много лет. Его любовь стала ещё сильней, а отношение к любимой казалось более нежными и трепетными. Знакомой иностранной журналистке писатель рассказывал: «Её посадили из-за меня как самого близкого мне человека… Её геройству и выдержке я обязан своей жизнью и тому, что меня в те годы не трогали», а потом добавлял: «Лара моей страсти вписана в моё сердце её кровью и её тюрьмой…»

Когда в 1955 году Борис Пастернак закончил последнюю главу «Доктора Живаго» и ни одно издательство не взялось его публиковать, он согласился на издание романа в Италии. Это произведение вышло в свет спустя два года, а ещё через год, в 1958 году советскому писателю дали Нобелевскую премию. В первые годы правления Хрущёва Запад всемерно заигрывал с СССР и буквально завалил Нобелевскими премиями советских учёных. Советскими властями это приветствовалось. Отношение же к литературной, то есть идеологической Нобелевской премии оказалось прямо противоположным. Автора романа обвинили в измене родине, в предательстве, называли отщепенцем и Иудой. В конце октября состоялось собрание актива Союза писателей СССР, на котором были одобрены решение исключить Бориса Пастернака из Союза писателей и просьба выслать его из страны. Травля продолжалась несколько недель, пока доведённый до отчаяния герой скандала не отправил телеграмму в Шведскую Академию: «В связи с тем, как было встречено присуждение мне Нобелевской премии в том обществе, к которому я принадлежу, я считаю необходимым отказаться от неё и прошу не принять это как обиду».

Несколько лет писатель провёл в Переделкино. Изредка выезжая оттуда в другой город, он непременно отправлял Ольге самые нежные письма: «Олюша, так грустно почему-то в минуту пробуждения, по утрам! Я в полном неведении о том, где ты и что с тобою…» или «Золотая моя девочка… Я связан с тобою жизнью, солнышком, светящим в окно, чувством сожаления и грусти, сознанием своей вины… И чем лучше нас с тобою все остальные вокруг меня… чем они милее, тем больше и глубже я тебя люблю, тем виноватее и печальнее. Я тебя обнимаю страшно крепко, и почти падаю от нежности, и почти плачу».

В марте 1959 года он писал Ивинской: «Родная Олюша моя… Я чувствую тебя такой неотделимой от себя… Радость моя, прелесть моя, какое невероятное счастье, что ты есть на свете, что в мире есть эта едва представимая возможность разыскать и увидеть тебя, что ты меня терпишь, что ты мне позволяешь изливать и вываливать тебе всё, что от встречи к встрече накопилось и собралось у меня в мыслях и душе…»

В начале мая 1960 года Пастернак в последний раз увиделся с Ольгой Ивинской. Спустя несколько дней, 7 мая, писатель перенёс очередной инфаркт. Несмотря на оптимистичные прогнозы врачей, состояние его стремительно ухудшалось. Он не раз повторял, что не сердечная болезнь сломила его, а более коварный и страшный недуг, но близкие лишь недоумевали и лечили его сердце. Диагноз, поставленный самому себе, подтвердился у Бориса Леонидовича через несколько дней, когда врачи, проведя рентгенологическое исследование, определили у него рак лёгких. Ивинская, узнав, что состояние любимого ухудшается, попыталась приехать к нему, однако родственники поэта запретили ей приходить в их дом.

Она, плача, стояла под окном, а любимый, отправляя ей короткие записки, просил не искать с ним встреч. Что чувствовала в те страшные минуты женщина — известно лишь ей одной. Перед смертью писатель говорил родным, что рад умереть, что больше не может видеть людскую подлость и что уходит непримирённым с жизнью. 30 мая 1960 года Бориса Пастернака не стало.

Ольга Всеволодовна тяжело и мучительно переживала смерть любимого. Она осталась одна. Близкие друзья, которые при жизни писателя держались с ней достаточно дружелюбно, не только отвернулись от неё, но и стали отзываться об Ивинской весьма нелестно. Родственники Пастернака называли её лгуньей, грязной и нечистоплотной личностью, о ней стали рассказывать самые невероятные и лживые истории. Однако самое страшное было впереди.

Летом 1960 года Ольгу Ивинскую арестовали во второй раз. Обвинение в контрабанде было странным и нелепым — возлюбленная поэта получала гонорары из-за границы после каждого издания там романа «Доктор Живаго». Её приговорили к восьми годам лишения свободы и отправили в лагерь в Мордовию. Туда же направили и дочь Ирину. Спустя четыре года Ивинская вышла из лагеря, а реабилитировали её лишь в 1988 году.

Конфискованный личный архив Ивинской, в котором находились адресованные ей письма Пастернака, несколько книг, а также некоторые рукописи поэта, законной владелице так и не вернули. В начале 1990-х годов Ольга Всеволодовна писала: «Мне 82 года, и я не хочу уйти из жизни оскорблённой и оплёванной. Происходящее унизительно для меня не меньше, чем глупые домыслы и потоки целенаправленной клеветы…»

В 1992 году Ивинская выпустила небольшую книгу воспоминаний о любимом человеке. Она умерла 8 сентября 1995 года, так и не возвратив себе те вещи, которые были отняты у неё несправедливо и по праву принадлежали ей.

ТАТЬЯНА ОКУНЕВСКАЯ — ИОСИП БРОЗ ТИТО (ИСТОРИЯ ЛЮБВИ).

ТАТЬЯНА ОКУНЕВСКАЯ — ИОСИП БРОЗ ТИТО

Красивая, независимая, всегда державшаяся с достоинством актриса Татьяна Окуневская (1914–2002) покорила сердца советских мужчин — от простых рабочих до влиятельных и известных чиновников. Зрителям она запомнилась как беззаботная и весёлая актриса. Но кто знал её тяжёлую, почти трагическую жизнь, тот понимал, насколько трудно давались ей жизнерадостность и не сходившая с лица обворожительная улыбка.

Татьяна Кирилловна Окуневская родилась 3 марта 1914 года в Москве. В третьем классе будущую актрису выгнали из школы из-за отца, который поддерживал белогвардейцев во время Гражданской войны. Девочка была переведена в другую школу, где сумела завоевать уважение и оставаться неизменным лидером среди одноклассников на протяжении семи лет. Она так отстаивала справедливость, что как-то, повздорив с мальчишками, была выброшена со второго этажа школы, но, к счастью, отделалась лишь лёгкими ушибами.

После школы Татьяна поступила в архитектурный институт. Однажды, когда Окуневская уже училась на первом курсе, на улице к ней подошли двое мужчин и предложили сняться в кино. Роль, которую дали девушке, оказалась незначительной, но гонорара хватило на то, чтобы несколько месяцев кормить всю семью. Так началась карьера в кино одной из самых известных актрис Советского Союза. На киностудии она познакомилась со студентом киновуза Дмитрием Варламовым, за которого вскоре и вышла замуж. В то время ей было всего семнадцать лет. Молодой муж часто не появлялся дома, изменял и нередко избивал Окуневскую. Через три года, родив дочь, она ушла от Варламова и вернулась в родительский дом.

В 1937 году отца девушки арестовали, а вскоре он был расстрелян прямо на Ваганьковском кладбище у одной из вырытых могил. Родственники узнали об этом лишь спустя двадцать лет…

А пока, как дочь «врага народа», актрису уволили из театра и запретили сниматься в кино. Татьяна Окуневская, знаменитая и независимая, через год вышла замуж за писателя Бориса Горбатова, то ли, как вспоминала она, от отчаяния, то ли от благодарности за помощь её семье. Но и этот брак не был счастливым.

Яркая, красивая, обворожительная актриса пленяла сердца мужчин, не оставляя равнодушными и правительственных чиновников. Лаврентий Берия, давно наблюдавший за ней с экрана, однажды послал к Окуневской неизвестного мужчину с приглашением приехать в Кремль. Но на полпути машина, в которую села актриса, свернула с дороги и помчалась в особняк, где растерянная Татьяна увидела Берию. Что произошло в тот вечер, Окуневская не любила вспоминать даже в преклонном возрасте. Оскорбление, обида, тяжёлые душевные муки не давали ей спокойно рассказывать об одном из самых страшных эпизодов её жизни. Когда же актриса приняла ухаживания президента Югославии Иосипа Броз Тито, возмущённый Лаврентий Берия, а также некоторые работники КГБ арестовали Окуневскую, даже не предъявив ей ордер на арест.

Прекрасный «белградский» роман советской актрисы и югославского маршала был самым светлым и счастливым эпизодом в жизни этой очаровательной женщины. А начался он в тот день, когда в 1946 году Окуневской предложили отправиться в турне по нескольким европейским странам в сопровождении других деятелей советского кино. По приезде в Югославию, где с большим успехом шёл фильм «Ночь над Белградом» с Окуневской в главной роли, восторженная публика оказала приехавшей актрисе очень тёплый и дружеский приём. В её честь будущим югославским президентом, а тогда ещё маршалом страны Иосипом Броз Тито, был организован званый обед. «Это была дивная встреча. Он пришёл ко мне с розами, на которых ещё не высохла роса», — вспоминала потом Татьяна Окуневская.

В тот вечер Броз Тито признался, что давно влюблён в русскую красавицу, но пока не может предложить ей законный брак. Благородный и честный, он рассказал, что в Югославии плохо смотрят на браки с иностранцами, тем более таких высокопоставленных правительственных чинов, как он. Прощаясь, он добавил: «Потом мы обязательно поженимся».

Красивая обольстительница, смелая и дерзкая Окуневская так приглянулась Броз Тито, что тот, будучи уже пятидесятилетним мужчиной, влюбился в русскую актрису, как юноша. Пылкий югослав умел ухаживать, как никто другой. Замечательно говоря по-русски, обладая превосходным чувством юмора, маршал Тито понравился приехавшей актрисе. Он выглядел всегда элегантно, одевал исключительно дорогие костюмы, а смуглая кожа придавала его лицу моложавый, свежий вид.

Говорили, что у него было не только несколько жён, но и не один десяток любовниц. Когда однажды считали имущество уже покойного югослава, в списке недвижимости значилось более тридцати вилл, многие из которых он покупал для встреч с самыми красивыми женщинами не только Европы, но и мира. Рассказывали, что в одно время у Тито наблюдалась очень нежная дружба с Лолобриджидой.

Его первая жена, Пелагея Белоусова, была родом из омской деревни, где находился в то время пленённый офицер Иосип Броз. После свадьбы в России он забрал жену на родину, где спустя год у них родился сын Жарко. После разрыва с Белоусовой в 1952 году Тито женился на тридцатидвухлетней Йованке Будисавлевич, простой деревенской девушке.

А пока шёл 1946 год, и покидая Югославию, Окуневская прощалась с Тито. Он просил её остаться, быть с ним, обещал построить для неё киностудию и жениться на красивой русской. Но актриса уехала, вернувшись в Россию. Влюблённый в неё югослав не желал оставлять Окуневскую. Долгое время после каждого спектакля «Сирано де Бержерак» из югославского посольства в Москве приносили огромную корзину редких, тёмно-бордовых, почти чёрных роз.

Коммунист, романтик, югославский лидер был зрелой любовью Татьяны Окуневской. Воспитанный в военной академии, он до конца своей жизни сохранил галантные манеры держаться с людьми, а особенно с женщинами. «Он не хватал, не целовал, не валил», — вспоминала известная актриса и добавляла: «Это был платонический роман».

В последний раз Броз Тито предпринял попытку покорить «прекрасную русскую», когда организовал для её театра «Ленком» гастроли по Югославии. В день отлёта из Москвы к актрисе подошёл руководитель театра Берсеньев и сообщил: «Вы должны остаться в Москве, в противном случае гастроли будут отменены». И она осталась, так и не встретившись с Тито.

Роман Окуневской с известным югославским коммунистическим лидером, ставшим потом президентом Югославии, окутан легендами. Он продолжался недолго, но прекрасное платоническое чувство и многолетняя разлука делали любовь романтической и красивой.

13 ноября 1948 года Окуневскую арестовали в своём доме за «агитацию и пропаганду». Проведя больше года в одиночной камере, терпя изнурительные допросы и постоянные избиения, она была осуждена и отправлена на 10 лет в лагерь в Джезказгане. За всё это время её законный муж Борис Горбатов не вспомнил о жене ни разу, а спустя несколько лет, выселив мать актрисы из своей квартиры, женился на другой. Больше пяти лет Татьяна Окуневская провела в лагерях, выполняя самые тяжёлые работы на лесоповале, терпя голод и жестокость, теряя встретившихся друзей, не надеясь выйти на свободу живой. Её переводили из лагеря в лагерь, ужасы которых так и не смогли сломить её гордый и сильный характер.

В 1954 году больная, худая и измождённая, бывшая прославленная актриса вернулась в Москву. Врачи, осмотревшие её, категорически запретили принимать какие-либо лекарства. Они не взялись её лечить, не веря, что эта женщина осталась жива, сохраняя при этом оптимизм и бодрость духа. Окуневская поселилась у своей дочери, устроилась в Театр имени Ленинского комсомола, где ей отводились лишь отрицательные роли. «Порой я думала, что лучше бы осталась в лагере, там было даже легче», — вспоминала она в то время.

Татьяна Окуневская никогда больше не вышла замуж и, смеясь, всегда повторяла дочери: «Если заговорю о замужестве, сразу вызывай психиатрическую неотложку».

Связь с Тито оборвалась сама по себе. Но до конца своих дней актриса вспоминала самого галантного, воспитанного, интеллигентного мужчину в её жизни. Югославский маршал скончался в мае 1980 года. Русская актриса пережила его на 22 года, уйдя из жизни в мае 2002 года.

«Настоящего Иосипа Броз, думаю, знала я одна, — вспоминала после смерти Тито его последняя жена Йованка. — Он никому не позволял приближаться к себе, всегда держал дистанцию. Он был человек крутого нрава, дурного характера». Но Татьяна Окуневская, одна из самых красивых актрис советского кино, сильная и отважная женщина, познала прославленного югослава с другой стороны — как самого нежного, предупредительного и мягкого мужчину.

КОНСУЭЛО ГОМЕС КАРРИЛЬО — АНТУАН ДЕ СЕНТ-ЭКЗЮПЕРИ(ИСТОРИЯ ЛЮБВИ)

КОНСУЭЛО ГОМЕС КАРРИЛЬО — АНТУАН ДЕ СЕНТ-ЭКЗЮПЕРИ

Антуан де Сент-Экзюпери родился 29 июня 1900 года в Лионе. Его отец был графом и происходил из древнего рыцарского рода. Когда Антуану не исполнилось и четырёх лет, отец скончался, а воспитанием детей занялась мать, женщина образованная, тонкая и очаровательная. Сына она любила и называла его Королём-Солнце за светлые, кудрявые полосы и вздёрнутый курносый нос. Не любить мальчика было невозможно. Он рос застенчивым и добрым, ко всем проявлял заботу, часами наблюдал за животными и подолгу находился на природе. К семнадцати годам он стал крепким, высоким юношей, однако в огромном, не по возрасту физически развитом молодом человеке, билось нежное, не познавшее огорчений сердце.

Антуан поступил в Школу изящных искусств в Париже, решив стать архитектором, но спустя четыре года, в 1921 году, его призвали в армию, где, попав на курсы пилотов, он всерьёз увлёкся авиацией. Ничего другого с тех пор для него не существовало, и даже женщины молодого пилота интересовали мало.

Лишь спустя четыре года, в 1925 году, Сент-Экзюпери встретил богатую девушку, Луизу де Вильморен, в которую так сильно влюбился, что сразу же предложил ей руку и сердце. Однако кокетка Луиза на предложение скромного молодого человека ответила неопределённостью, а спустя несколько месяцев, когда Антуан лежал в больнице после неудачного испытания нового самолёта, и вовсе забыла о влюблённом поклоннике. Для чувствительного Сент-Экзюпери этот случай остался самой большой трагедией в жизни. Ещё много лет он продолжал испытывать нежные чувства к Луизе, а та, всерьёз считая его бездарным неудачником, лишь удивлённо пожала плечами, когда узнала о писательской славе Антуана.

Став знаменитым писателем, Экзюпери, к недоумению близких и друзей, неожиданно отправился в Африку. Глава авиакомпании «Лакоэтер», в которой Антуан работал механиком, увидел способности молодого человека и решил назначить его директором аэропорта в Кар-Джубе. «Прежде чем писать, — разъяснял близким Сент-Экзюпери, — нужно жить». А жизнь для него заключалась в те дни только в самолётах, хотя творческую деятельность он не оставил даже в пустыне.

Сент-Экзюпери был удивительным человеком, не похожим на других. За курносый, вздёрнутый кверху нос друзья называли его Звездочётом и шутили, что их друг смотрит только в небо. Антуан улыбался в ответ и продолжал любить людей трепетной, особой любовью. Он был так щедр, что, не задумываясь, тратил значительные суммы на друзей и отдавал им последнее, не требуя такого же отношения, если сам оставался без денег. Граф не умел лгать, лукавить и злопыхательствовать. «Ненависти можно положить конец не ненавистью, а только любовью», — убеждал окружающих Сент-Экзюпери. Рассказывали, что, обладая большим и добрым сердцем, Антуан был слишком рассеян: он мог уснуть в ванне и затопить соседей снизу, вылетая на самолёте, забывал закрыть дверь и приземлялся не на нужные полосы.

Но, вместе с тем, высокий, двухметровый француз нравился женщинам. Одни его считали красавцем, другие говорили, что Антуан обладал достаточно непривлекательной внешностью. Однако те и другие признавали, что он был обаятелен, а улыбка, то и дело появлявшаяся на его лице, делала его добрым и притягательным.

Пережив однажды неразделённую любовь, Антуан был осторожен с чувствами. Он искал женщину для серьёзных отношений, желая создать с ней крепкую семью. «Я требую от женщины успокоить мою внутреннюю тревогу, — писал он своей матери, — вот поэтому женщина так и необходима мне. Вы не можете себе представить, мама, как тягостно одному, как чувствуешь свою молодость никчёмной».

Такая женщина вскоре нашлась, и ею стала Консуэло Каррильо — вдова известного южноамериканского писателя Гомеса Каррильо.

Они познакомились в Буэнос-Айресе, однако как именно произошла эта знаменательная встреча, точно неизвестно. Вокруг их первого знакомства ходило множество невероятных слухов. Однако, скорее всего, Сент-Экзюпери увидел Консуэло на одной из улиц, прогуливаясь по городу вместе со своим знакомым Бенжамином Кремье. Тот и представил будущих влюблённых друг другу, даже не предполагая, что навсегда соединил их судьбы. Спустя несколько месяцев французский лётчик и его аргентинская знакомая были уже в Париже.

Иностранка была ветрена и непостоянна. Она искала приключений, не могла наслаждаться спокойствием и вносила в жизнь писателя постоянные истерики и выяснения отношений. Антуан, казалось, этого только и ждал.

Многие недолюбливали сумасбродную подругу писателя, однако то, что Консуэло была личностью неординарной и интересной, никто не отрицал. Она была начитанной, прекрасно разбиралась в литературе и музыке, учила персидский язык, была элегантна и умела держать себя в обществе. Когда эта миниатюрная женщина выходила в свет, то казалось, что среди собравшихся идёт королева — гордая, самовлюблённая и слегка надменная. Вместе с тем, Консуэло не являлась красавицей: она была маленького роста, имела смуглую кожу и черты лица далеко не совершенной формы.

Однако когда дочь русского писателя Александра Куприна Ксения встретилась однажды с сеньорой Каррильо, та произвела на неё неизгладимое впечатление. Русская девушка так вспоминала о возлюбленной Сент-Экзюпери: «Она была очень маленькая, очень грациозная… с прелестными руками, изящными движениями… громадные, как звёзды, чёрные глаза, очень выразительные, очень блестящие… она была очень интересным человеком. С громадной фантазией! Обаятельнейшее существо!.. Весёлая, остроумная».

Консуэло Каррильо любила приукрасить события, рассказать невероятные истории, в которые сама, казалось, искренне верила, часто путая реальность с вымыслом. Она жила в своём особенном, созданном ею же мире, который для окружающих казался непонятным и сумасбродным.

Куприна рассказывала, как однажды ночью в её парижской квартире раздался телефонный звонок. Звонила взволнованная и рыдающая Каррильо, которая умоляла русскую знакомую приехать к ней и грозилась наложить на себя руки. Ксения, наспех одевшись, через весь город помчалась спасать жизнь попавшей в беду аргентинки. Та встретила её у дверей бледная, заплаканная и одетая во всё чёрное. Консуэло рассказала, что впервые встретила того, кого искала всю жизнь, — сильного, красивого, необыкновенного мужчину. «Она мне сказала, — вспоминала Куприна, — что… он спас её от всего в жизни… горя, отчаяния, страха… И между ними началась большая любовь». Но возлюбленного якобы расстреляли на её глазах революционеры, а она не мыслила жизни без единственного любимого.

Ксению Александровну, которой тогда едва исполнилось девятнадцать лет, эта история потрясла так, что около недели она не отходила от знакомой ни на шаг, пытаясь её утешить, и даже увезла её в маленький домик под Парижем на берег красивейшего озера, где успокаивала Консуэло и убеждала, что жизнь ещё не кончена. «Три дня и три ночи я то и дело бегала вытаскивать её из озера, — рассказывала Куприна, — ночью она не давала мне спать своими отчаянными истериками, и я всё боялась, что она либо вскроет себе вены, либо отравится…» И тут случилось то, что ни Ксения, ни общие знакомые, ни сама сеньора Каррильо не могли впоследствии объяснить. Консуэло получила телеграмму, и на её лице вдруг появилась улыбка. Когда русская девушка спросила, в чём дело, та ответила, что её якобы погибший возлюбленный — не кто иной, как французский писатель Антуан де Сент-Экзюпери, который решил приехать и навестить их в загородном доме. Заметив недоумение на лице подруги, она добавила: «Понимаешь, я не хотела любить этого человека, я думала — он меня покинул, изменил… И вот я придумала, что он умер!» Оскорблённая Ксения Куприна поспешила покинуть сеньору Каррильо, которую назвала лгуньей и подлой обманщицей.

Однако, по словам Куприной, неуравновешенная иностранка внесла в жизнь Сент-Экзюпери «поэзию, фантазию, лёгкость». Вместе с тем, она признавалась, что находиться долго с Консуэло было невозможно. Та была настолько утомительной, что после общения с ней хотелось лишь спокойствия и тишины.

Антуан, казалось, не мог находиться без любимой ни минуты. Однажды он посадил её на свой самолёт и взлетел в небо над городом, где настоятельно попросил поцеловать его и пригрозил бросить их самолёт в реку, если Консуэло откажется. Та, ничуть не испугавшись, подарила писателю лишь дружеский поцелуй, а через несколько дней он написал возлюбленной восторженное письмо со словами: «С Вашего разрешения — Ваш супруг».

Они поженились спустя несколько месяцев после встречи в Аргентине, весной 1931 года. Свадьба состоялась во Франции и была торжественной, а для пожилой графини де Сент-Экзюпери церемония женитьбы сына приобретала и вовсе важный смысл. Однако Консуэло, давясь от смеха, потешалась над разыгранным спектаклем. Ей даже удалось убедить в нелепости всей церемонии влюблённого жениха, который, взяв за руку невесту, под конец венчания сбежал с ней из церкви.

Сначала молодожёны жили довольно счастливо. Антуан терпел многочисленные выходки жены, а та требовала от супруга постоянного внимания и восхищения. Если ей что-то не нравилось, она предпочитала выяснять отношения кулаками, битьём посуды и громкими истериками. Успокоить в те минуты её ничто не могло. Иногда она уходила из дома и бродила по ночным барам, пока не успокаивалась и не возвращалась обратно. Об их скандалах знал весь город, а Консуэло и не думала скрывать своего недовольства мужем. Нередко она его обзывала, рассказывала о нём весьма нелестные истории, которые придумывала сама же, а потом признавалась всем, что слишком его любит, чтобы навсегда уйти от супруга и поселиться отдельно. Иногда мадам де Сент-Экзюпери казалась окружающим совершенно безумной. Так, она не стеснялась приходить на званые приёмы в лыжном костюме, иногда проводила весь вечер под столом, а один раз при всех кидалась тарелками в мужа. Тот оставался на редкость невозмутимым и ловил посуду, улыбаясь в ответ.

В 1943 году вышла самая знаменитая книга Антуана де Сент-Экзюпери «Маленький принц». Прототипом главной героини Розы явилась его любимая Консуэло. Теперь это произведение знает весь мир, оно переведено более чем на 100 языков и является одним из самых издаваемых на планете.

Сент-Экзюпери посчитал своим долгом воевать против Гитлера. Многие друзья полагают, что к этому его вынудила несчастная семейная жизнь, подорванное здоровье и желание погибнуть, сражаясь с врагами. 31 июля 1944 года самолёт Антуана вылетел с военной базы, однако в положенное время назад не вернулся. Ни самолёта, ни тела лётчика обнаружить тогда не удалось. Самого доброго писателя на земле не стало. Многие в этом винили невоздержанную Консуэло, которая довела супруга до полного отчаяния. Та не оправдывала себя, и лишь однажды показала близким весёлую молитву, которую написал для неё любимый муж. Она как нельзя лучше отражала невыносимо сложный характер возлюбленной Антуана и была написана от имени Консуэло: «Боже, вам незачем слишком утруждать себя. Только оставьте меня такой, какая я есть. Я кажусь тщеславной в мелочах, но в серьёзных вещах я скромна. В мелочах я кажусь эгоисткой, но в серьёзных случаях я способна отдать себя всю, даже свою жизнь. В мелочах я кажусь нечестной, но я счастлива, только когда чиста. Боже, сделайте меня такой, какой мой муж всегда видит меня, спасите моего мужа, потому что он по-настоящему любит меня и без него я буду сиротой… Он выглядит таким сильным, невозмутимым, но на самом деле, стоит мне не пошуметь в доме, и он полон тревоги… Сделайте так, чтобы я всегда шумела в доме, даже если я от времени до времени и разбиваю что-нибудь. Помогите мне сохранить ему верность и не видеться с теми, кого он презирает и кто ненавидит его. Это приносит ему несчастья, потому что я — его жизнь. Храните, боже, наш дом. Аминь! Ваша Консуэло».

Какой бы ветреной, сумасшедшей или эгоистичной ни считали возлюбленную великого писателя, он лучше знал, кем была она на самом деле и почему до конца жизни он любил её так же преданно и самозабвенно, как и в первый день их удивительной и непонятной истории любви. «Любовь — единственная страсть, которая оплачивается той же монетой, какую сама чеканит», — сказал однажды Сент-Экзюпери.

В 2004 году в Средиземном море были обнаружены и удостоверены с помощью сложнейшей экспертизы обломки самолёта, на котором Антуан де Сент-Экзюпери совершил свой последний полёт.

АНРИЕТТА — ДЖОВАННИ ДЖАКОМО КАЗАНОВА(И у КАЗАНОВА была ЛЮБОВЬ).18+

АНРИЕТТА — ДЖОВАННИ ДЖАКОМО КАЗАНОВА

Известный любовник XVIII века, покоривший немало женских сердец, интеллектуал, дипломат, философ и писатель шевалье де Сенгальт, больше известный как Джакомо Казанова, вовсе не был красавцем. Говорили, что, напротив, он обладал весьма неброской внешностью, был невысок ростом, субтильного телосложения. Однако его горящие страстные глаза всегда вызывали смущение даже у опытных и не отличавшихся особой добродетелью женщин. С рождением Казановы было связано немало слухов. Считается, что мальчик появился на свет в результате длительной любовной связи его матери и директора одного из венецианских театров, унаследовав от того пылкий южный темперамент и любовь к женщинам. Так это было или иначе — неизвестно, однако Казанова с ранних лет был уверен в себе, умел поддерживать светские беседы и научился галантным манерам при общении с женщинами. Маленький Джакомо проявлял совершенно недетский интерес к подругам тётки, которая занималась его воспитанием после смерти матери, к местным актрисам и к зрелым, замужним синьорам, внешне казавшимся благовоспитанными и добродетельными супругами.

Свой первый любовный опыт Казанова приобрёл в одиннадцать лет, вступив в тайную связь с уже немолодой служанкой, а к совершеннолетию о юном сердцееде часто поговаривали в женском обществе. Говорили, что он обладал поразительными манерами и изяществом, был образован и эрудирован, романтичен и галантен. Соблазнив немало девушек и особ постарше в родном городе, дав себе обещание никогда не вступать в семейные узы, Джакомо Казанова покинул Венецию и отправился путешествовать по Европе. Он вступал в любовные интриги с обаятельными простушками, деревенскими монахинями, наивными провинциалками, богатыми синьорами, известными аристократками, актрисами, легкодоступными девицами и даже со своей племянницей, с каждым днём постигая тайны любовной науки.

Джакомо легко влюблялся в женщин, проводил с ними некоторое время и так же быстро забывал их, покидая очередной город, чтобы отправиться в новые путешествия. Его биографы полагают, что за все годы длительных скитаний по городам и странам, Казанова соблазнил около тысячи женщин, однако ни одна из них ни в чём не упрекнула обольстительного сердцееда и ничего не потребовала от него после расставания. Великий венецианский любовник никогда не обещал женщинам бесконечной любви, не предлагал руку и сердце и не связывал себя прочими обязательствами.

Посетив Париж, Константинополь, Рим и другие города, Джакомо Казанова, наконец, вернулся в родную Венецию. Там, неожиданно для себя, он занялся астрологией, магией и алхимией, за что и был обвинён в 1755 году в богохульстве и брошен в тюрьму. Проставленному любовнику пришлось провести в сырой темнице больше года, пока он не проделал отверстие в стене и не бежал навсегда из города. Тридцатилетнему любимцу женщин опять предстояло скитаться по чужим городам, дарить страстную любовь и не связывать свою жизнь серьёзными обязательствами.

Он добрался до Франции, основал в Париже шёлковую фабрику, а спустя три года перебрался в Голландию. К тому времени о Казанове знала вся Европа, он был богат и пользовался небывалым успехом у женщин.

Однажды, приехав в Женеву, на одном из званых обедов. Джакомо увидел хорошенькую девушку, которая пришла на приём с красивым и видным молодым офицером. Они не отходили друг от друга ни на шаг, а молодая особа смотрела на бравого военного с неподдельным восторгом и обожанием. Она была свежа, красива, а глаза её выражали тихую грусть и таинственную, неизведанную печаль. Девушка прекрасно держала себя, а её великолепно сложённая фигура приковывала внимание пришедших на приём мужчин.

Казанова решил во что бы то ни стало познакомиться с девушкой и соблазнить её. Он подошёл к ней, сделал театральный реверанс и спросил её имя. Она носила красивое имя Анриетта и была француженкой. После нескольких слов, сказанных известным любовником в её адрес, юная мадемуазель дала согласие на свидание, которое оказалось для неё роковым.

После первой ночи, проведённой с искусным и опытным обольстителем, Анриетта забыла о бывшем возлюбленном, красавце-венгре, и уже клялась в самых пылких чувствах новому любовнику, итальянцу с пронзительными чёрными глазами. Её новый знакомый в который раз пытался предостеречь девушку от пылких чувств, но та, казалось, и слушать не хотела о неизбежном расставании. «Мы любили друг друга со всей силой, на какую были только способны, — вспоминал много лет спустя Казанова, — мы довольствовались друг другом, мы полностью существовали в нашей любви».

Ради Анриетты Казанова отказался от поездки в Неаполь и сообщил друзьям, что задерживается в Парме на неопределённый срок. Около трёх месяцев любовники наслаждались друг другом, пока пыл итальянца к юной Анриетте, наконец, не угас. Он назначил ей очередное свидание, которое назвал последним, и, утешая плачущую француженку, просил у той прощения. «Я самый настоящий распутник, — объяснял он бывшей возлюбленной. — Моё главное дело в жизни — дарить наслаждение».

Любовники расстались. Анриетта вернулась на родину, а Джакомо отправился в Англию, где продолжал соблазнять женщин и покорять их сердца. Женевская знакомая иногда писала возлюбленному, никогда не упрекала его и искренне желала счастья. Говорили, что когда несколько лет спустя после их любовного романа Казанова сильно заболел, находясь уже на юге Франции, Анриетта прислала к бывшему любовнику сиделку, которая не отлучалась от больного до его полного выздоровления. Сама же мадемуазель Анриетта, находясь в то время недалеко от тех мест, увидеться с бывшим знакомым желания не изъявила.

В 1782 году Казанова, которому к тому времени уже исполнилось пятьдесят семь лет, переехал в Чехию и стал библиотекарем у графа Вальдштайна, где продолжал заниматься философией и написанием главной книги своей жизни — мемуаров «История моей жизни».

Там, вспоминая о «несравненной Анриетте», «своём удивительном сокровище», Джакомо очень нежно и трепетно отзывался об этой прекрасной и искренней девушке, не позволяя себе вдаваться в интимные подробности, которыми были наполнены рассказы о других его женщинах, когда-либо состоявших с прославленным обольстителем в любовных связях.

Рассказы о юной француженке были наполнены лишь грустью и благодарностью за преданную и чистую любовь молодой красавицы. «Кто думает, что женщина не может наполнить все часы и мгновения дня, — писал Казанова, — тот думает так оттого, что не знал никогда моей Анриетты». С такой тоской и нежностью он не отзывался ни об одной подруге, которую великому сердцееду когда-нибудь довелось любить.

4 июня 1798 года самого гениального любовника Европы не стало. Что случилось с Анриеттой — неизвестно, подробности жизни этой женщины, биографам Джакомо Казановы отыскать так и не удалось.

ЙЕННИ ЛИНД — ГАНС ХРИСТИАН АНДЕРСЕН(ИСТОРИЯ ЛЮБВИ).

ЙЕННИ ЛИНД — ГАНС ХРИСТИАН АНДЕРСЕН

Только-только начинался XIX век. Каждому хотелось узнать, что его ожидает в новом столетии. Захотелось этого и одному датскому пятнадцатилетнему мальчику. Был он бедным, почти нищим, но добрая цыганка согласилась погадать мальчику бесплатно. Взглянула она на протянутую ладонь, загадочно улыбнулась и сказала: «Придёт день, когда вся страна будет сверкать огнями в твою честь. Ждёт тебя всемирная слава».

Тогда нищий, оборванный подросток не мог поверить в это пророчество, однако спустя много лет великий сказочник Ганс Христиан Андерсен не раз вспоминал старую цыганку, вселившую в него надежду когда-нибудь выбраться из жестокого мира бедности и нищеты. «Жизнь моя — настоящая сказка, богатая событиями. Она прекрасна!» — писал великий сказочник.

Он родился в маленьком датском городке 2 апреля 1805 года в семье бедного сапожника и его любимой молодой жены. Ганса, единственного ребёнка в семье, обожали. Мать окружала заботой, а отец, возвращаясь поздно домой, сажал сына на свои колени и часами рассказывал сказки. Однако семейному счастью не суждено было длиться долго. Андерсен-старший неожиданно умер, и матери, чтобы прокормить сына, пришлось зарабатывать на жизнь стиркой. Она работала ночами, падала без сил от тяжёлого труда, но каждый день откладывала по монете, мечтая, чтобы ребёнок когда-нибудь пошёл учиться.

А мальчик тем временем целыми днями проводил дома. Он разыгрывай кукольные спектакли, сочинял невероятные истории и сказки. За окнами бушевала страшная, жестокая действительность, а в маленьком домашнем театре куклы играли в счастье и любовь в своём беззаботном, светлом мире.

В 1819 году Ганс стал упрашивать мать отпустить его в столицу. Именно там, в Копенгагене, худощавый и болезненный юноша мечтал найти своё счастье. После долгого разговора, материнских слёз и упрёков он всё-таки получил родительское согласие и спустя несколько дней уезжал из Оденсе. «Я стану знаменитым», — сказал на прощание будущий писатель. Этот день, 6 сентября 1819 года, Андерсен запомнит на всю жизнь и будет считать его вторым днём рождения.

Мать, уверенная, что её сын вскоре вернётся домой, ошиблась. В родной город он вернулся спустя много лет. В Копенгагене молодой, нескладный юноша занимался пением, пытался танцевать в балете, учился в классической гимназии и выделялся среди сверстников не только своей нелепой внешностью, но и поразительным талантом рассказчика и сочинительством очень тонких стихов. Спустя несколько лет его стихотворения были известны уже всей стране, а книги, которые раскупались во всех книжных лавках, стали приносить молодому писателю солидные гонорары.

Об Андерсене заговорили. Он стал вхож в круги знатных людей, и даже сам король приглашал его, восхищаясь талантом юного гения. Но слава сказочника пришла к нему значительно позднее. Грустные, романтические, не всегда со счастливым концом маленькие волшебные истории так полюбились детям, что вскоре писатель стал настоящим королём сказки. Его называли чудаком и колдуном, его слушали заворожённо и всерьёз считали волшебником. А он жил своей одинокой жизнью, полной образов, фантазий и страхов.

Великий сочинитель историй, окруживший себя образами из сказок, боялся многих вещей. Он холодел от ужаса при мысли об ограблении, отравлении, убийстве и захоронении заживо. Он пугался собак, избегал больших пространств и сторонился женщин. Когда благовоспитанные девицы пытались женить его на себе, сказочник разрывал все отношения и стремился исчезнуть из их жизни навсегда. Он не раз признавался, что был пять раз влюблён и имел множество подруг, которые были не прочь связать с ним свою судьбу. Тем не менее в своём дневнике Андерсен записывал, что никогда не был близок с женщинами: «Если я прихожу домой, не потеряв невинности, я её никогда не потеряю» или «Я всё ещё невинен, но кровь моя горит…» В то время писателю исполнилось тридцать лет.

Он был некрасив. Высокий, худощавый, с острым носом и длинными кистями рук, великий датчанин казался совершенно нелепым. Страдая от своей внешности, писатель был обидчив до крайности, меланхоличен и избегал любой критики в свой адрес.

Он так и не создал семью, и все его отношения с женским полом носили лишь платонический характер. В кругу дам сказочник держался довольно смело, любил рассыпать комплименты и наделять собеседниц романтическими образами, однако как только очередная дама обращала на него внимание и желала завязать более тесное знакомство, писатель спасался бегством.

Считают, что самой сильной любовью сказочника была шведская певица, красавица Йенни Линд. Он увидел её в одном из самых знаменитых театров Копенгагена в 1843 году. Тогда она не произвела на него впечатления и вовсе не показалась красавицей. Линд была юна, холодна и неприступна. Такие женщины пугали писателя, и он старался избегать их. Однако во второй раз певица показалась Андерсену совершенно иной: тёплой, обаятельной и милой. У новых знакомых завязалась очень нежная дружба, но перерасти в нечто большее она так и не смогла.

В начале Андерсен лелеял надежду на глубокие и сильные чувства со стороны Линд. К тому времени, так и не создав семьи и не заведя детей, сказочник всерьёз подумывал об этом. Рядом с Йенни он изменился: стал терпимее к окружающим, менее циничен, а в его глазах появилось тихое счастье.

Йенни гастролировала по Европе. Она ездила в Англию, Францию и Германию. Знаменитый датчанин сопровождал её во всех поездках. Линд очень трепетно и заботливо относилась к новому другу. Она обожала его сказки, часами слушала его удивительные рассказы, его успех и известность восхищали её. Однако ответить на чувства влюблённого знакомого певица так и не смогла.

Но как бы Йенни ни подчёркивала дружеский характер их отношений, Андерсен не желал расставаться со своей мечтой. Тогда Линд, решив разорвать странную связь с датским чудаком, воспользовалась удобным моментом на одном из приёмов, куда были приглашены самые известные люди богемы, а также сам сказочник. Шведская певица, взяв огромный бокал вина, подошла к неуклюжему, долговязому писателю и громко, обращаясь к нему, проговорила: «Не желаете ли вы, Андерсен, стать моим братом?» Тот, растерянный, кивнул головой.

Спустя год у писателя и шведской обольстительницы состоялась ещё одна встреча. Однако и после неё Йенни оставалась неприступна и верна своему желанию. Она призналась, что любит писателя как друга и брата, но как к мужчине её сердце остаётся равнодушным. Так великий Ганс Христиан Андерсен навсегда попрощался с мечтой о личном счастье.

Он страдал, опять погрузившись в уныние. А прекрасная блондинка, забыв о милом друге, вскоре вышла замуж. Это произошло в 1852 году. В тот день влюблённый сказочник окончательно потерял надежду. Теперь его сердце не чувствовало ничего. Последнюю любовь забрала себе шведка, которую поклонники сказочника назвали Снежной королевой. Они всерьёз считали, что образ этой героини писатель срисовал с Линд.

Однажды, на закате своей жизни, Ганс Христиан Андерсен признался: «Я заплатил за свои сказки непомерную цену. Отказался ради них от личного счастья». Он умер 4 августа 1875 года после тяжёлой, продолжительной болезни.

 

Секретную службу США впервые возглавила женщина

Джулия Пирсон. Фото с сайта orau.gov

Президент США Барак Обама выбрал на пост главы Секретной службы, занимающейся охраной первых лиц государства, агента Джулию Пирсон. Она станет первой женщиной на этом посту, сообщает 26 марта Reuters.

Кандидатура Пирсон не требует утверждения в Сенате. Она начала работу в службе 30 лет назад, ранее занимала должность начальника штаба.

По словам представителей американской администрации, Обама своим назначением постарался изменить атмосферу внутри ведомства. Марк Салливан, предыдущий руководитель службы, сложил полномочия в начале февраля. Он выразил сожаление в связи со скандалом, разгоревшимся в 2012 году.

Тогда в колумбийской Картахене накануне визита Барака Обамы 12 сотрудников Секретной службы привели в свою гостиницу проституток; также спецагенты, по словам персонала отеля, злоупотребляли спиртным. По итогам разбирательства восемь фигурантов этого дела были уволены, а репутация ведомства оказалась серьезно подорвана.

Секретная служба Соединенных Штатов, помимо охранной деятельности, занимается борьбой с подделкой американских денег и ценных бумаг, расследует финансовые преступления и махинации, кражи личных данных. Изначально ведомство было подразделением министерства финансов США, в 2003 году его передали в подчинение министерству национальной безопасности.

АННА ДЕЗРИ — АЛЬФРЕД НОБЕЛЬ(НЕВЕРОЯТНАЯ ИСТОРИЯ ЛЮБВИ).

АННА ДЕЗРИ — АЛЬФРЕД НОБЕЛЬ(ИСТОРИЯ ЛЮБВИ)

Один из самых нашумевших скандалов на рубеже XIX–XX веков связан с кончиной выдающегося учёного и изобретателя, «короля динамита» (многие до сих пор называют его «королём смерти») и промышленника Альфреда Бернхарда Нобеля (1833–1896), богатейшего и известнейшего человека не только Европы, но и всего мира. Его посмертное завещание вызвало не только возмущение родственников и многочисленные скандальные разбирательства, но и ещё одну загадку, которую долго не могли понять ни родные учёного, ни соотечественники, ни коллеги.

Одни не хотели мириться с потерей богатства, насчитывавшего около 62 млн. фунтов стерлингов (по современному курсу), и затевали всё новые и новые тяжбы в судах Лондона, Берлина, Парижа. Другие, прежде всего шведский король Оскар II, обвиняли покойного в непатриотизме, поскольку по завещанию Нобеля огромная часть национального капитала фактически уходила из страны. Третьи требовали неукоснительного соблюдения воли покойного, гласившей, что весь его личный «капитал должен быть внесён на надёжное хранение и должен образовать фонд: назначение его — ежегодное награждение денежными призами тех лиц, кто за прошедший год внёс наиболее существенный вклад в науку, литературу или дело мира и чья деятельность принесла наибольшую пользу человечеству». Призовой фонд делился на пять равных частей между физикой, химией, медициной, литературой и миротворчеством. Непонятным было то, что математика, одна из самых важных наук, не была внесена в этот список. Никто не мог объяснить загадку «странного старика Нобеля». Однако сегодня общепризнанно, что разгадка этого секрета кроется в судьбе женщины, первой и самой сильной любви изобретателя динамита.

Альфред Нобель был довольно привлекательным мужчиной, брюнетом среднего роста с красивыми голубыми глазами. Правильные черты его лица скрывала густая борода, которую учёный никогда не сбривал, считая густую растительность на лице неизменным атрибутом интеллектуала. Но всегда угрюмый и неприветливый, Нобель слыл брюзгой и человеком весьма странным. Его странность, возможно, объяснялась и тем, что его не любили женщины, и за всю жизнь он так и не смог создать семью и стать счастливым. Но Альфред умел любить и бескорыстно дарить свою любовь, всегда безответную и несчастную. От непонимания другими людьми он уходил в работу, был нелюдимым и заслужил множество прозвищ вроде «выжившего из ума старика», «ревнивого старого брюзги» или «странного Нобеля».

Учёный родился 21 октября 1833 года в семье Иммануэля Нобеля и Каролины Алсель. Отец Альфреда был достаточно известным производителем каучука, но разорился, когда однажды сгорел его дом, а с ним — все сбережения и документы. Семья Нобелей оказалась на улице, когда будущему учредителю самой престижной в мире премии исполнился всего год. Отчаявшись, отец решился на смелый шаг и отправился в холодную и загадочную Россию. Лишь через несколько лет он смог встать на ноги и позвать к себе жену и детей. Именно в России маленький Альфред получил образование, выучил русский язык, впитал в себя местную культуру.

Загадочная история любви Альфреда Нобеля, породившая немало слухов и домыслов как при жизни учёного, так и после, началась в Петербурге, когда в доме общих знакомых семнадцатилетний Альфред увидел Анну Дезри, датчанку по происхождению. Красивая, женственная, осторожная девушка так поразила впечатлительного юношу, что он не мог дождаться новой встречи с прекрасной датчанкой. Они встречались в доме некой графини, где каждый четверг собирались иностранные эмигранты. Анна, казалось, затмила всех знатных красавиц Петербурга, красота которых меркла рядом с очарованием девушки. Альфред был влюблён, а его возлюбленная, хотя и явно симпатизировала новому другу, пылких чувств к нему вовсе не питала. Он был лишь интересен ей, и время в разговорах проходило незаметно. Альфред рассказывал девушке про другие страны, про путешествие в Америку, читал Шелли и Байрона, чему Анна была особенно рада, а вечерами, сидя на скамейке в парке, признавался ей в любви. Девушка молчала, скромно опустив голову. Она не могла ответить взаимностью, но молодой Альфред уже мечтал о женитьбе и строил планы семейной жизни со своей любимой.

Надежды его рухнули совершенно неожиданно. Однажды в доме общих друзей Альфред заметил свою возлюбленную рядом со статным красивым юношей Францем Лемаржем. Они стояли чуть поодаль и о чём-то живо беседовали. Такой свою даму сердца Нобель видел в первый раз. Она, всегда скромная и сдержанная, преобразилась в один миг и, то и дело вспыхивая от волнения румянцем, что-то рассказывала своему новому знакомому. Тот сыпал в ответ любезностями и комплиментами. Анна даже не обратила внимания на стоявшего в стороне опечаленного Нобеля.

В следующий раз всё повторилось снова. Через неделю случилось вообще ужасное! Будучи в гостях и беседуя там с Альфредом, Анна увидела только что пришедшего Лемаржа и тут же, не сказав даже слова старому другу, пошла навстречу новому кавалеру. Лемарж, заметив, как смутил Нобеля поступок девушки, решил подчеркнуть своё превосходство и ещё больше досадить сопернику. Он обратился к Нобелю и нарочно громко и театрально спросил, как тот относится к математике и насколько хорошо изучил эту важнейшую науку. Смутившись, застенчивый Альфред ответил, что изучал её у самых лучших учителей Европы. Тогда Лемарж так же театрально развернул перед собой белоснежную салфетку, набросал на ней задачу и передал молодому человеку. Не ожидавший подобного поворота событий и разволновавшись так, что все цифры поплыли перед его глазами, Альфред в смятении вернул салфетку с нерешённой задачей надменному Францу. При этом он не нашёл ничего лучшего, как встать и, попрощавшись, выбежать из зала.

Через несколько месяцев Анна Дезри вышла замуж за Лемаржа, а Нобель, закрывшись в своей комнате, исписывал листки стихами о потерянной любви, смерти, увядших цветах. Он погрузился в сильнейшую депрессию, в бреду выкрикивал имя возлюбленной, в тяжелейшей лихорадке даже не узнавал отца, который, не вставая, сидел у кровати сына. Когда через несколько дней жар спал и Альфред, придя в себя, увидел печального Иммануэля Нобеля, молодой человек прошептал: «Я стану изобретателем, отец, самым великим. Обо мне узнает весь мир. Она пожалеет, но будет уже поздно».

Альфред сдержал своё слово. Он перестал посещать светские вечера и общаться с друзьями, весь погрузился в учёбу и чтение научных трудов. К нему приглашали самых известных преподавателей физики и химии, он ездил на стажировки к знаменитым профессорам мира и через несколько лет стал очень известным молодым химиком. О новом изобретении — «нобелевском нитроглицерине» — говорили в научных кругах, для производства нового вещества открывались фабрики, а молодой учёный всё быстрее и быстрее наживал огромное богатство. Но вещество оказалось небезопасным, и 3 сентября в Стокгольме прогремел мощный взрыв. Погибли сотни рабочих и младший брат Нобеля Эмиль. После этого случая Альфред переехал в Париж, на несколько месяцев заперся в своей лаборатории и создал впоследствии известный всему миру «нобелевский динамит». Интересен тот факт, что, изобретая взрывчатое вещество, учёный всегда был против войны и часто говорил: «Мне хотелось бы изобрести вещество, обладающее такой разрушительной мощностью, чтобы всякая война вообще стала невозможна». Угрюмый, необщительный, резкий, в душе он остался тем добрым и романтичным юношей, каким был во время беззаботной жизни в Петербурге, подававшей столько надежд и счастья — тогда, когда Анна была с ним, а будущая семейная жизнь казалась такой близкой.

Будучи уже богатым и прославленным учёным, Нобель вновь познал любовь — к молодой двадцатилетней продавщице цветов Софи Гесс, чувство к которой не угасало долгих девятнадцать лет. Конечно, эта страсть не была такой пылкой, как любовь к Анне Дезри, более приземлённой. Нобель, не обращая внимания на сплетни и разговоры, снял для своей возлюбленной небольшой домик вблизи Вены, и попытался сделать из простой девицы Софи светскую даму. Уроки хороших манер, изучение иностранного языка, чтение книг сопровождались значительными денежными подарками: каждый месяц любовник выделял женщине огромные суммы и позволял ей тратить всё на свои прихоти. Софи, без лишней скромности и кокетства, поступала именно так, как просил её богатый Нобель, растрачивая деньги на наряды, драгоценности, развлечения и… новых любовников. Образование ленивую и глупую девицу уже давно не интересовало. Когда же коварная обольстительница, давно превратившаяся из бедной продавщицы в дородную даму, решила выйти замуж за смелого венгерского капитана, Нобель преподнёс ей внушительную сумму в качестве свадебного подарка. Вместе с тем он приказал ей больше не появляться в его жизни и забыть о нём навсегда. Однако хитрая Софи всё-таки выпросила у щедрого старика ежегодное денежное пособие, но взамен пообещала никогда не попадаться Нобелю на глаза. Постаревший отшельник больше не верил в любовь…

Альфред Нобель замкнулся в себе, перестал есть, ночами бродил по дому, с кем-то разговаривал, кричал, потом ненадолго замолкал. 10 декабря 1896 года его не стало, он умер в Сан-Ремо от кровоизлияния в мозг. Последнее, о чём Нобель попросил в своём завещании, — после смерти перерезать ему вены. «Король смерти» панически боялся быть похороненным заживо.

Человечество жестоко посмеялось над Нобелем. Он изобретал взрывчатое вещество для облегчения тяжёлого физического труда человека — прежде всего в строительстве. Люди используют его изобретение в первую очередь для убийства себе подобных. Нобель учреждал премию для помощи благодетелям человечества. Премия его превратилась в орудие политического шантажа и поощрения конфронтации личности с государством. Печальная история.

Исчезли во тьме времён Анна Дезри и Франц Лемарж. Обычно о них вспоминают только российские биографы Нобеля и лишь в связи с прискорбным унижением последнего, что стало причиной его отказа учредить в премии номинацию «математика». Зарубежные авторы предпочли забыть об этой истории. Найти фотографии Дезри и Лемаржа, выяснить годы их жизни и узнать об их дальнейшей судьбе автору не удалось.